Неточные совпадения
Я чуть не захохотал, но, когда я взглянул перед собой, у меня зарябило
в глазах, я чувствовал, что я побледнел и какая-то сухость покрыла язык. Я никогда прежде не говорил публично,
аудитория была полна студентами — они надеялись на меня; под кафедрой за столом — «сильные мира сего» и все профессора нашего отделения. Я взял вопрос и прочел не своим голосом: «О кристаллизации, ее условиях, законах, формах».
Когда он, бывало, приходил
в нашу
аудиторию или с деканом Чумаковым, или с Котельницким, который заведовал шкапом с надписью «Materia Medica», [Медицинское вещество (лат.).] неизвестно зачем проживавшим
в математической
аудитории, или с Рейсом, выписанным из Германии за то, что его дядя хорошо знал химию, — с Рейсом, который, читая по-французски, называл светильню — baton de coton, [хлопчатобумажной палкой вместо: «cordon de coton» — хлопчатобумажным фитилем (фр.).] яд — рыбой (poisson [Яд — poison; рыба — poisson (фр.).]), а слово «молния» так несчастно произносил, что многие думали, что он бранится, — мы смотрели на них большими
глазами, как на собрание ископаемых, как на последних Абенсерагов, представителей иного времени, не столько близкого к нам, как к Тредьяковскому и Кострову, — времени,
в котором читали Хераскова и Княжнина, времени доброго профессора Дильтея, у которого были две собачки: одна вечно лаявшая, другая никогда не лаявшая, за что он очень справедливо прозвал одну Баваркой, [Болтушкой (от фр. bavard).] а другую Пруденкой.
Аудитория давно была увлечена. Я оглянулся назад и увидел ряды внимательных лиц и
глаза с расширенными зрачками. Очевидно, меж двух увлечений — научной мыслью и пылким негодованием — настроение молодежи влилось
в первое русло; чех овладевал не только вниманием, но и сердцами
аудитории.
И, озаряя
аудиторию своими одушевленными и наивными
глазами, — он закончил сравнением Крылова
в басне «Листья и корни».
Действительно, небольшая
аудиторий в музее уже была полна. Изборский с внешней стороны не был хорошим лектором. Порой он заикался, подыскивал слова. Но даже
в эти минуты его наивные
глаза сверкали таким внутренним интересом к предмету, что внимание
аудитории не ослабевало. Когда же Изборский касался предметов, ему особенно интересных, его речь становилась красивой и даже плавной. Он находил обороты и образы, которые двумя — тремя чертами связывали специальный предмет с областью широких, общих идей…
А что эти крикуны, которые тогда
в аудиториях да
в кружках со слезами на
глазах святые истины проповедовали, все теперь черту служат, большие оклады получают и
в чины лезут.
И будто бы при этих словах, Пещерский вытаскивал из кармана медный пятак и тут же, на
глазах изумленной
аудитории, свертывал его
в трубочку.
Подобные соображения заранее подымают автора
в глазах читателя, подобно тому как стечение образованной публики
в аудитории заранее внушает нам некоторое уважение к профессору, решающемуся читать пред такими слушателями…
В пятницу, на пятой неделе великого поста, о. дьякона водили на лекцию, и вернулся он из
аудитории возбужденный и разговорчивый. Он закатисто смеялся, как и
в первое время, крестился и благодарил и по временам подносил к
глазам платок, после чего
глаза становились красными.
Но Тасе ловко. Она привыкла к этой безмолвной
аудитории. Точно она одна
в комнате. Пред
глазами ее театральная рампа, рожки газа, проволока, будка суфлера. Она бегает по сцене, дурачится, смеется, ласкает старого отца. Потом она видит, как наяву, сцену под воротами Китай-города. Это не она, а бедный чиновник, страстно мечтающий о том, как бы ему чем-нибудь скрасить жизнь своей доченьки. Вот он нашел пакет с пятью печатями. Как он схватил его… Тася чуть не уронила лампу.